Арташес и Клеопатра
Код товара: 865
Нет в продаже
Аннотация к книге "Арташес и Клеопатра"
Трагедия в стихах – явление в современной литературе редкостное. Боюсь ошибиться, но, кажется, последние могикане этого жанра давно завершили поприще. Сорок или даже пятьдесят лет, минувшие с той поры, – срок огромный. Какие только бури не бушевали на сценах и в поэзии, какие звёзды не вспыхивали! Но вот изложить длинный монолог или коротенькую реплику стихами не пришло в голову никому. Причины на поверхности, говорить о них излишне. Оганес Нерзетян этими причинами пренебрёг. И мало...
Трагедия в стихах – явление в современной литературе редкостное. Боюсь ошибиться, но, кажется, последние могикане этого жанра давно завершили поприще. Сорок или даже пятьдесят лет, минувшие с той поры, – срок огромный. Какие только бури не бушевали на сценах и в поэзии, какие звёзды не вспыхивали! Но вот изложить длинный монолог или коротенькую реплику стихами не пришло в голову никому. Причины на поверхности, говорить о них излишне. Оганес Нерзетян этими причинами пренебрёг. И мало того. Вдобавок его пьеса требует от читателей и зрителей знания исторических обстоятельств, иначе некоторые пассажи рискуют остаться непонятыми. Между тем Ануй и Камю, Радзинский и Зейтунцян, обращаясь к истории, делают происходящее на театральных подмостках самодостаточным. Если вы внимательны, вы поймёте и текст, и подтекст. У Нерзетяна не так. У Шекспира (не всегда, но часто) тоже не так. Я не случайно потревожил тень английского гения. Сочиняя трагедию об Артавазде и Клеопатре, Нерзетян постоянно держал в уме шекспировских Антония и Клеопатру. Причём он этого вовсе не скрывает и демонстративно заимствует у великого драматурга несколько персонажей; соратникам римского триумвира и приближённым египетской царицы даны в двух пьесах одни и те же имена. События, разворачивающиеся в армянской пьесе, непосредственно предшествуют событиям в английской. Характеры римлянина и египтянки, нарисованные Шекспиром, – это те же характеры, которыми наделил своих героев Нерзетян: Антоний импульсивен и не способен угадывать, к чему приведут его поступки, Клеопатра глубже, дальновидней, но и страстней. Вкратце воспроизведём историческую канву, по какой следовал автор. В середине I века до н. э. сильнейшими державами Европы, Северной Африки и Передней Азии были Рим, Армения и Парфия, которые беспрерывно воевали друг с другом и беспрерывно же заключали непрочные союзы: Рим объединялся с Арменией против Парфии, Парфия с Арменией против Рима, Рим и Парфия против Армении. В Риме сложился триумвират Цезаря, Помпея и Красса, на армянском же троне царя Тиграна II Великого (95 – 55) сменил его сын Артавазд II (55 – 34), человек образованный, который, по словам Плутарха, «сочинял трагедии и писал речи и исторические сочинения» на греческом языке. В 53 году до н. э. войска Красса потерпели жестокое поражение от парфян, только что сызнова подружившихся с армянами; сам он погиб. В начавшемся противостоянии двух триумвиров одержал победу Цезарь, убитый вскоре заговорщиками во главе с Брутом. Усобицы и гражданская смута привели к власти в Риме второй триумвират, созданный сподвижниками Цезаря Антонием и Лепидом, а также Октавианом, внучатым племянником убитого диктатора. Тем временем объединённое парфяно-армянское войско, расширяя сферы влияния, дошло до Сирии и Палестины. Крепя смычку с Октавианом, Антоний женился на его сестре Октавии, но бросил её ради Клеопатры, неофициальной вдовы Цезаря. Перед неминуемой схваткой с Октавианом Антоний заручился поддержкой Артавазда и напал на Парфию, но был разбит. Возложив ответственность за неудачу на вчерашнего союзника, римлянин двинулся на Армению, пленил Артавазда, провёл его в золотых оковах по Александрии, но так и не принудил пасть на колени перед Клеопатрой. Хронологический промежуток, отражённый в пьесе, занимает около двадцати лет. И сценическое действие, и сценическое время развиваются не плавно и последовательно, нет, они лишь обозначены разрозненными картинами. Разрозненными, но прошитыми насквозь упругой пунктирной нитью. Практически любой узелок этой нити – Сурен с головой Красса в руках, интриги Фраата, гибель царевича Пакора, триумфальное шествие в Александрии, – любой из этих узловых эпизодов опирается на какой-либо исторический источник. И только встреча Клеопатры с Артаваздом, её любовь к нему, их переписка и т. д. – авторский вымысел драматурга. Чем он обусловлен? Историографы пишут: Артавазда казнили через три года после того, как он отказался преклонить колени перед египетской царицей. Почему не сразу? Чего ради Клеопатра без видимого смысла держала царя за решёткой и лишила жизни только в предвидении собственной смерти? Безответные вопросы дают столько простора для воображения, что грех им не воспользоваться. Нерзетян и воспользовался. Кстати, казнь Артавазда – за пределами сюжета. Зритель о ней так и не узнаёт. Автор отвергает условие, нарушая которое нельзя, казалось бы, назвать пьесу трагедией. Вот оно: трагедия всегда завершается гибелью центральных героев. У Нерзетяна же занавес опускается, когда герои живы. Тем не менее ситуация перед нами поистине трагическая, поскольку драматург обращает внимание не столько на физическое бытие персонажей, сколько на духовное. В финале заглавные герои теряют именно то, в чём обретали вкус и полноту жизни. Для Клеопатры нет ничего важнее любви, а ей не дано даже надежды на любовь. Артавазд превыше всего ценит свободу, а предстаёт окованным по рукам и ногам. Однако несостоявшийся роман армянского царя с египетской царицей – это второй план пьесы. На первый же выдвинуты вечные философские коллизии: долг и себялюбие, порядочность и коварство, человек и власть, отечество и мир. Здесь имеет смысл вернуться к началу моих заметок. А начал я с того, что никто сегодня не пишет стихотворных пьес. Они, говоря жёстче, старомодны. Но вот интересно – старомодная вроде бы форма не мешает автору смотреть на вещи сугубо современно. Не покидает ощущение, что герои стародавних времён решают актуальные задачи – не только для них актуальные, но и для нас. Иной раз актуальность этих задач оттенена совсем уж сегодняшними средствами. Сцены пьесы, где слово дано простонародью, – ведь это же чистой воды театр абсурда. На эти сцены падает двойная нагрузка. Мало того, что они резко снижают уровень рассуждений и дискуссий, возвращают их на грешную землю, не позволяя затеряться в облаках, – они к тому же выворачивают происходящее наизнанку. Впрочем, абсурдистские склонности проявляют отнюдь не только скоморохи, нищие, люди толпы; вирус абсурда временами пристаёт и к царствующим особам. Ирония, присущая многим диалогам «Артавазда и Клеопатры», порождена нынешним днём. И в столкновении сегодняшних интонаций и вчерашней, даже позавчерашней формы рождается дополнительный эффект. Особо нужно выделить идею, чрезвычайно важную для Нерзетяна и центральную в пьесе. Растворённая, как соль, и нигде не сформулированная, она способна затеряться. Между тем, обнаружив себя в первой же сцене, эта идея присутствует едва ли не во всех сколько-нибудь значительных диалогах. Однако ж её присутствие затенено, прикровенно; на поверхность она снова выглядывает в заключительном монологе Артавазда. Речь о людослепстве, о том, что человеку не дано разглядеть ни другого человека, ни сути событий, разворачивающихся в мире; мы блуждаем в потёмках и совершаем ошибку за ошибкой. На первый взгляд, определив эту болезнь в начале пьесы, драматург о ней начисто забывает. Это не так. И скоморохи в своих нелепых вроде бы балаганных шутках, и сумасшедшие, пародирующие сильных мира сего, так и этак иллюстрируют идею, заставляют увидеть её то с одной, то с другой стороны. Кое-где Нерзетян овеществляет главную свою идею в прозрачной метафоре; такова цепочка людей, символизирующих человечество. Выбирая дорогу, во главе цепочки шагает слепец… И напоследок ещё одно. При всей остроте злободневного взгляда, которым пронизана пьеса, её герои вовсе не ряженые, натянувшие на себя по случаю старинные костюмы. Нерзетян умеет создать живой характер, а не маску.
Оставить комментарий