«…Подражая герою романа Гончарова, Райскому, которому ежеминутно мерещились женские статуи, мы можем сравнить роман Гончарова с Венерою весьма оригинального свойства. Представьте себе статую, в которой художник обратил все свое внимание на тщательное выполнение отдельных частей. Посмотрите, как нежно отделаны пальчики, обратите внимание на этот мизинчик: художник не забыл в нем каждой тончайшей...
«В селе В…е была последняя станция, на которую приехал я в родные пределы свои на почтовых, и потому велел себя везти на постоялый двор. Его держала знакомая старуха, по прозванию Грачиха и вор-баба, как обыкновенно прибавляли знающие ее – и бабы и мужики: небольшого роста, с лицом багровым, как из красной меди, толстая, но еще проворная, услужливая, говорунья без умолку, особенно когда навеселе, а навеселе...
«В конце концов дачникам было скучно. Все это был народ, который много говорил о том, что любит природу, восхищался морскими далями, закатом и облаками на таинственной вершине угрюмого мыса, но почти все приехали из больших городов, где природу видели только на картинах и слишком привыкли думать о ней, как о чем-то волшебном, что может совершенно изменить жизнь и дать какие-то особенные, невероятные...
В последнее время вокруг нас слишком много напускного. Есть такое болезненное состояние – «мория». Это состояние искусственного веселья. Внешняя беспечность, дурашливость, пристрастие к грубым шуткам, не слишком остроумным, но якобы весёлым выходкам.Эта книга – одна из тех, кто помогает скинуть с себя этот груз и узнать, как выглядит наш мир с другой стороны.
«Много скучных людей в обществе, но вопрошатели для меня всех скучнее. Эти жалкие люди, не имея довольно ума, чтобы говорить приятно о разных предметах, но в то же время не желая прослыть и немыми, дождят поминутно вопросами кстати или некстати сделанными, о том ни слова…»
«…Читал: Lex faux Demetrius, episode de l\'histore de Russie – par Prosper Merimee («Лже-Дмитрия» Проспера Мериме). В Париже говорил он мне, что занимается этим сочинением, недовольный решением загадки Самозванца русскими историками.…»
«Все домашние одного почтенного горожанина, имевшего в маленьком провинциальном городке собственный дом, собрались вечером в кружок и вели приятную беседу. Дело было как раз в ту пору года, когда, по поговорке, «
История на мотив одной известной песни. Большая любовь начинается с маленького шага. И вся наша жизнь – это старенький автобус, который мчится в неизвестность вместе со своими пассажирами.
«Разумеется, он не всегда был стареньким. Это он только в последние годы стал стареньким. Его койка стоит в убежище рядом с моей, и он мне показывал свои детские фотографии. Иван Иванович, серьезный, худенький, одетый почему-то в девичье платьице, сидит на коленях у массивной женщины в большой шляпе с выходящим из живота обширным бюстом…»
«…Все согласились в том, что в народной речи есть своя свежесть, энергия, живописность, а в народных песнях и даже сказках – своя жизнь и поэзия и что не только не должно их презирать, но еще и должно их собирать, как живые факты истории языка, характера народа. Но вместе с этим теперь никто уже не будет преувеличивать дела и в народной поэзии видеть что-нибудь больше, кроме младенческого лепета народа,...
«…Люди окружили Жизнь тесной толпой, как грязные нищие богатую купчиху на паперти храма, стонали, жаловались и злобно плакали, прося милостыню внимания к себе, болезненно изрыгали хулу друг на друга и на Жизнь, ползая у ног её в судорогах жадности своей, в гнусном бешенстве нищенских желаний…»
«Полагаю, что редко кому не приводилось слышать или читать рассказ о каком-нибудь более или менее любопытном событии, выдаваемый автором или рассказчиком за новое, тогда как новость эта уже давно сообщена другими в том же самом виде или немножко измененная. И читать и слышать такие вещи бывает досадно. Еще досаднее, когда случится самому принять такой рассказ за действительную новость и потом неосторожно...
«Шоссе шло по насыпи; слева от него тянулась необозримая, мелкая лесная поросль с речками и болотами. – Вот он! – сказал Фиш Флетч, уступая мне место перед окуляром. – Сперва покури. – Зачем? – Будешь смеяться так, что задрожат руки; потом не вставишь в рот папиросу. Его действительно дергало. Я покурил и углубился в пространство…»
«Шерлок Холмс долго стоял, склонившись над микроскопом с небольшим увеличением, затем выпрямился и с торжествующим видом повернулся ко мне: – Это клей, Уотсон, безусловно, это клей. Взгляните-ка на эти частички! – Я подошел к нему и подстроил фокус под себя. – Вот эти волоски – ворсинки от твидового пальто. Серые комочки неправильной формы – пыль. Слева – чешуйки эпителия. А вон те коричневые шарики в...
В этот день умер последний старик – старик Федот… Он был последним из тех, кто ещё помнил старую Землю. Но главное, он был из тех последних, кто хранил тайну переселения на новую Земли…
«Прозеванным гением» назвал Сигизмунда Кржижановского Георгий Шенгели. «С сегодняшним днем я не в ладах, но меня любит вечность», – говорил о себе сам писатель. Он не увидел ни одной своей книги, первая книга вышла через тридцать девять лет после его смерти. Сейчас его называют «русским Борхесом», «русским Кафкой», переводят на европейские языки, издают, изучают и, самое главное, увлеченно читают. Новеллы...
«Да и вообще, не располагал он к тому, повода не давал, чтобы усчитывать его возраст. „Старик Суворин“ – и баста. А какой старик – шестидесятилетний, семидесятилетний, – не все ли равно, раз он неизменчивый, прочный, вечный? Подобно тому, как мы не замечаем течения времени, пока его поток не набежит на порог какого-нибудь свершения, так точно не примечалось старение „старика Суворина“, пока на его пути не...
«Боюсь, что в обороне нашего отечества многое упущено. До сей поры мы об этом не думали, каждый был занят своим делом, однако последние события вселяют в нас тревогу…»
«Вышел старик-годовик. Стал он махать рукавом и пускать птиц. Каждая птица со своим особым именем. Махнул старик-годовик первый раз – и полетели первые три птицы. Повеял холод, мороз…»
«Мне бы хотелось познакомить теперь читателя со старухой, сгорбленной тяжестью ста пятнадцати лет. Она уже никуда не выезжала, когда мы переселились к бабушке, но я попала случайно в ее дом с одной из моих теток и видела эту живую развалину. Вряд ли читатель представляет себе иначе сказочных колдуний. Бледные ее губы были сжаты; серые глаза, лишенные зрения, но открытые, блуждали без цели; бесчисленные...
Сказка не столько для детей, сколько для взрослых. Жизнь в семье спокойна и размеренна, если домочадцам нечего делить. Но так устроен мир, что рано или поздно приходится получать наследство. А если наследник не один? Если наследство придётся делить? Способны ли наследники сохранить человеческое достоинство при решении этой непростой задачи? Увы, не каждому это под силу.
«Вышел старик-годовик. Стал он махать рукавом и пускать птиц. Каждая птица со своим особым именем. Махнул старик-годовик первый раз – и полетели первые три птицы. Повеял холод, мороз. Махнул старик-годовик второй раз – и полетела вторая тройка. Снег стал таять, на полях показались цветы…»
Это моя двенадцатая по счёту книга. И она получилась очень интересной! С удовольствием её перечитываю сам, а также рекомендую всем любителям российской фантастики. Книга содержит нецензурную брань.
